|
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался – слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять еще о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! – нижe, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. – О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
|
Не знаю, много ль лжи в аду,
Но и в раю, судачат, ей сыскали место...
А для меня всё это непонятно –
Как китайский: он европейцу сроду
Неподвластен.... Я завершаю круг
Земных печалей, среди которых места
Не нашлось искусству. Бес подражанья
С детских лет в меня вселился,
И если слушал оперу в театре,
То дома дирижировал оркестром,
Который жил в моём воображенье.
Народ вокруг – друзья или родные –
Тогда беззлобно надо мной смеялись,
Порой давая звонкий подзатыльник,
Чтоб я, такой-сякой, не зазнавался...
Потом от музыки я навсегда отрёкся
И предался ... созданью антиподов.
Сейчас я с удивленьем вспоминаю.,
Как первые шаги легко давались,
И, можете представить, были и не скучны...
Погряз я в них негаданно- нежданно,
Уж года три, как отдыха не знаю.
Пришёл успех, читатели хвалили,
И я, проникшись самоуваженьем,
Почти всерьёз вообразил себя ... поэтом,
Познавшим рифм плетения искусство.
Но вот теперь, - читатель это видит, -
Прозрел, и потому пишу верлибром.
У Бродского нашёл отличнейшую мысль
О том, что люди из народа Книги
Генетикой с рожденья снабжены
Способностью всё видеть "наизнанку”.
И это объяснило увлеченье, с которым
Антиподам предавался. Ещё хочу
Сказать я откровенно, что никогда,
Нигде, ни на минуту коварной зависти
Во мне не возникало к удачливым
Собратьям по перу. Хотел бы здесь
Я Кэпа помянуть, творца
Концептуальных антиподов,
Да и Well-wisher славно преуспел
На поприще создания шедевров.
И лишь себе я тайно признаюсь,
Что, если б, ненароком, Александр
Сергеич –собственной персоной! – к нам
На "Альдебаран” явился и с лёгкостью
Своей непревзойдённой черкнул
Для нас десяток строк заветных,-
Пожалуй, тут бы я не удержался
От зависти, хотя, конечно, белой...
Что ж, хватит в дебрях прошлого
Копаться. Сосед мой – Океан – шумит
Призывно и новой встречи радость обещает...
|