|
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река – сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я – ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
|
Площадь вздулась чумными
бубонами,
Озеро – похоть, расплывшаяся на карте.
Прикрывшись хоругвями или иконами,
Дома кокетливо ёжились в марте.
Я площадь покинул.
И весенний стих
Засунул в рот, как сдобный калач.
Народу весело – из глаз моих
Шевелит ручонками недетский плач.
И меня осудят, или просто – казнят.
Как Кассандре – страшный придёт конец.
Эти все, бубонами друг друга дразня,
Знают – я антиподов творец.
Как притон, мне смешон их нелепый суд...
Меня одного – ну, что за везение! –
Благочестивые монахини на руках унесут
И бросят дьяволу, себе во спасение.
|