|
Следом за Синдбадом-Мореходом
В чуждых странах я сбирал червонцы
И блуждал по незнакомым водам,
Где, дробясь, пылали блики солнца.
Сколько раз я думал о Синдбаде
И в душе лелеял мысли те же...
Было сладко грезить о Багдаде,
Проходя у чуждых побережий.
Но орел, чьи перья - красный пламень,
Что носил богатого Синдбада,
Поднял и швырнул меня на камень,
Где морская веяла прохлада.
Пусть халат мой залит свежей кровью,-
В сердце гибель загорелась снами.
Я - как мальчик, схваченный любовью
К девушке, окутанной шелками.
Тишина над дальним кругозором,
В мыслях праздник светлого бессилья,
И орел, моим смущенный взором,
Отлетая, распускает крылья.
|
Вопреки вранью про Робинзона
Изучал "родные” я пенаты:
Лагеря, этапы, просто – "зоны”…
В память вбиты и места, и даты.
Редко видел сны про Робинзона,
Гнал из сердца отзвуки историй...
Было тяжко познавать, что зона –
Не похожа, блин, на санаторий.
Но шакал, чья шерсть грязнее глины,
Что когда-то видел Робинзона,
Приносил свербящий запах псины,
Что, по сути, кажется резонным..
… Мой сюртук лоснится и засален,
А в душе уже погасла зорька...
Я – как старец посреди развалин,
Юношам завидующий горько.
Гром гремит, как старая обида,
Пустота в глазах. И свет погашен…
И шакал, моим напуган видом,
Воет – отвратителен и страшен…
|