|
Понимаю - ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю",--говорил мне поэт,
"Эти дождички, эти березы,
эти охи по части могил",--
и поэт с выраженьем угрозы
свои тонкие губы кривил.
И еще он сказал, распаляясь:
"Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей,
эту водочку, эти грибочки,
этих девочек, эти грешки
и под утро заместо примочки
водянистые Блока стишки;
наших бардов картонные копья
и актерскую их хрипоту,
наших ямбов пустых плоскостопье
и хореев худых хромоту;
оскорбительны наши святыни,
все рассчитаны на дурака,
и живительной чистой латыни
мимо нас протекала река.
Вот уж правда--страна негодяев:
и клозета приличного нет",--
сумасшедший, почти как Чаадаев,
так внезапно закончил поэт.
Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал
и глядел словно прямо в заречье,
где архангел с трубой погибал.
|
"Ну, пойми же – в расцвете
свобода,
Демократии – хоть отбавляй,
И простое величье народа,
Обихаживающего свой край.
Эти шири, и эти просторы,
Тишина не забытых могил..”
Мы с поэтом вели разговоры,
Он задумчиво долго курил.
А потом он сказал на прощанье:
"Я люблю эти трезвые дни,
Благовестное в церкви венчанье,
И наш путь, где всегда мы одни…
Хлебный квас и капусту с мороза,
И мальчишек, гоняющих мяч…
И родные – до боли – берёзы,
Или Блока по родине плач....
Наших бардов потешные сабли,
Соловьиные трели в саду,
Пусть опять наступаю на грабли,
Пусть опять бездорожьем бреду…
Так пронзительны наши святыни:
Всё от сердца, от чистой души, -
Не в пример чужеродной латыни,
Как же наши стихи хороши!
Это правда – отчизна героев!
И клозетов сверкает эмаль!
Много новых частиц мы откроем
И умчимся в прекрасную даль!” …
… Так своею напыщенной речью
Рассыпался вокруг пустяков…
Вот такой мне запомнилась встреча
С безобиднейшим из ... дураков.
|