|
Пью горечь тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих измен горящую струю.
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим.
Надежному куску объявлена вражда.
Тревожный ветр ночей - тех здравиц виночерпьем,
Которым, может быть, не сбыться никогда.
Наследственность и смерть - застольцы наших трапез.
И тихой зарей,- верхи дерев горят -
В сухарнице, как мышь, копается анапест,
И Золушка, спеша, меняет свой наряд.
Полы подметены, на скатерти - ни крошки,
Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,
И Золушка бежит - во дни удач на дрожках,
А сдан последний грош,- и на своих двоих.
|
Ем сладость хризантем, невзгод весенних
сладость.
От верности твоей я в сладости горю.
Ем сладость ясных дней, ночей волшебных радость,
Смеющейся строкой вам радость подарю.
Бездельники цехов, мы в пьянстве ищем слово,
Случайному ломтю ликующе верны.
Спокойный дождик днём - беспечности основа,
Когда готов отдать последние штаны.
Мутанты всех родов не ведают здесь страха,
Хоть шторм ломает вдруг деревья до корней.
В солонке стрекозой порхает амфибрахий,
Дюймовочка – одна – застыла у дверей.
На стенах – всюду грязь, кругом – окурки, лужи...
Как кашель старика, всё тянется сонет...
Дюймовочка живёт с слепым и старым мужем,
Но ... ждёт свой миллион. Чтоб покорить весь свет.
|
