|
Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.
В Безбожном переулке хиреет
мой талант.
Кругом чужие лица, враждебные
места.
Хоть сауна напротив, да фауна
не та.
Я выселен с Арбата и прошлого
лишен,
и лик мой чужеземцам не
страшен, а смешон.
Я выдворен, затерян среди
чужих судеб,
и горек мне мой сладкий, мой
эмигрантский хлеб.
Без паспорта и визы, лишь с
розою в руке
слоняюсь вдоль незримой
границы на замке,
и в те, когда-то мною обжитые
края,
всё всматриваюсь,
всматриваюсь, всматриваюсь я.
Там те же тротуары, деревья и
дворы,
но речи несердечны и холодны
пиры.
Там так же полыхают густые
краски зим,
но ходят оккупанты в мой
зоомагазин.
Хозяйская походка, надменные
уста...
Ах, флора там все та же, да
фауна не та...
Я эмигрант с Арбата. Живу,
свой крест неся...
Заледенела роза и облетела
вся.
|
Я прибыл на Манхэттен, ньюйоркский «диверсант»,
Ведь прозябает в Бронксе
безвестный мой талант.
Вокруг – родные лица, знакомые
места,
Но в церкви, что напротив, -
икона без креста.
Я прибыл на Манхэттен за
будущим своим,
Скажу аборигену: «давай,
поговорим!»
Я принят, я – не лишний среди
других судеб...
Цветут весною вишни, и сеют
люди хлеб.
И паспорт мой в порядке, и
виза – без сучка,
Гуляю без препятствий, походка
так легка!
И в песни, что когда-то я пел
в иных краях,
Всё вслушиваюсь, вслушиваюсь,
вслушиваюсь я...
Другие там деревья,
boardwalk’и и дворы,
Весёлые улыбки я вижу с той
поры,
Скромны там переливы зелёной
краски лет,
Здесь много эмигрантов, но
оккупантов нет.
Никак не налюбуюсь на новые
места:
И фауна – прекрасна, и в флоре
– чистота...
Бродяга из «Совраски», живу,
смотрю вперёд,
И сам собой, представьте,
сложился антипод.
|