|
по стихам Бродского
Как тюремный засов
разрешается звоном от бремени,
от калмыцких усов
над улыбкой прошедшего
времени,
так в ночной тишине,
обнажая надежды беззубые,
по версте, по версте
отступает любовь от безумия.
И разинутый рот
до ушей раздвигая
беспамятством,
как садок для щедрот
временным и пространственным
пьяницам,
что в горящем дому,
умудряясь дрожать над
заплатами,
отступая во тьму,
заедают версту циферблатами,-
боль разлуки с тобой
вытесняет действительность
равную
не печальной судьбой,
а простой Архимедовой правдою.
Через гордый язык,
хоронясь от законности
тщанием,
от сердечных музык
пробираются правда с молчанием
в мой последний пенат
- то ль слезинка, то ль
веточка вербная, -
и тебе не понять,
да и мне не расслышать,
наверное,
то ли вправду звенит тишина,
как над Стиксом уключина.
То ли песня давно сложена,
а теперь лишь разучена.
|
Как церковный набат
возвещает нам громко о
Времени,
где простой кадиллак
не нуждается в бронзовом
стремени,
Так и в грохоте дня,
маскируя безверье зубастое,
окружая меня,
все сомнения ревности шастают.
Твёрдо сомкнутый рот
не раздвинуть отвёрткою
памяти,
где венок из забот
холоднее декабрьской замети,
И в пустом шалаше,
удосужась вздохнуть над
цитатами,
неуютно душе
Над пришитыми к чувству
заплатами...
Радость встречи с тобой
подтверждает мечтательность
детскую
не счастливой судьбой,
а «железною» правдой
советскою...
Через длинный язык,
открываясь «братанам» с
небрежностью,
для душевных музЫк
не годится нам пение с
нежностью.
В моём ветхом дому-
то ль смешинка, то ль грусть
безутешная,
И я сам не пойму,
И тебе не расслышать,
сердечная,
То ли грозно раскаты гремят,
И не ясно, что сбудется –
То ли песню сложу для ребят,
То ли всё ... позабудется.
|