|
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца
|
Разрушил он дворец, когда-то
сердцу близкий,
Туристы избегают этих мест ...
Лежат в руинах стены, обелиски,
Но уцелел простой могильный крест.
Под ним лежит любитель антиподов,
И сердце не стучит в его груди...
И славы не снискал он у народа,
Хотя кругом поэтов – пруд пруди.
О нём не знают города и сёла,
И рифм его никто не повторил:
Ни старый дед-якут, ни армянин весёлый,
Ни малочисленный абориген Курил.
Он был забыт читателем случайным,
И добрых чувств, увы, он не снискал.
Его порыв мы назовём отчаянным
Прыжком в пучину с неприступных скал.
Призывам дьявола служил он дерзкой лирой,
Обидчив был и требовал похвал...
А критика он сравнивал с вампиром,
И ... мудрецом себе казаться стал...
|