|
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло
На дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон -
Слитен,
чуток...
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах...
День стоял о пяти головах и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая, шла черноверхая масса:
Расширеньем аорты могущества в белых ногах, - нет, в ножах
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко,
Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
Сухомятная русская сказка! Деревянная ложка - ау!
Где вы, трое славных ребят из железных ворот гпу?
Чтобы пушкина славный товар не пошел по рукам дармоедов,
Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов -
Молодые любители белозубых стишков,
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
Поезд шел на урал. B раскрытые рты нам
Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой -
За бревенчатым тыном, на ленте простынной
Утонуть и вскочить на коня своего!
|
Ночь легла о шести головах.
Ледяные шесть суток.
Я тянулся за Временем, что куда-то опарой текло.
Явь рябила в глазах, глаз был юн и пронзительно чуток,
Озирая Пространство, так что скулы от боли свело.
Ночь легла о шести головах, и, слабея от дрожи,
Нам навстречу брела под охраной из стали и кожи
Эта серая масса, бессильная тромбом артерий и вен,
Слух пытался хоть скрипку услышать взамен...
Мне бы неба глоток с недоступной далёкой вершины,
Чтобы тройка свободы моей не споткнулась опять без причины, -
Наша позднесоветская басня, оловянная ложка, приварки…
Вот они, все братаны мои, из Рублёвки дворцов олигархи.
Нет, не Гоголя пёр в заплечных сумах дед прохожий, -
Забывает язык свой, племя гоблинов,чем-то похожих
На беззубых старух, прикипевших к тяжёлому порно...
Мне бы неба глоток, в этой ночи, от копоти чёрной...
Баржа плыла на юг. Нам, в заткнутые уши,
Молчаливый конвой матюги без конца посылал.
Так хотелось уснуть, пусть навеки – чтоб это не слушать…
Впереди был последний, расстрельный причал.
|