|
Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на
карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных
причуд,
Пространство как бы скидывает
бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в
кости
на циферблат колониальной
лавки,
в чьих недрах все, что мог
произвести
наш мир: от телескопа до
булавки.
Здесь есть кино, салуны, за
углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным
орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой,
позабыли.
И если б здесь не делали
детей,
то пастор бы крестил
автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в
тиши.
В шесть вечера, как вследствии
атомной
войны, уже не встретишь ни
души.
Луна вплывает, вписываясь в
темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.
Здесь снится вам не женщина в
трико,
а собственный ваш адрес на
конверте.
Здесь утром, видя скисшим
молоко,
молочник узнает о вашей
смерти.
Здесь можно жить, забыв про
календарь,
глотать свой бром, не выходить
наружу
и в зеркало глядеться, как
фонарь
глядится в высыхающую лужу.
|
Прохладной ночью где-нибудь в Крыму,
Легко определяемом на карте,
Приятней думать, скажем, о
Декарте,
Чем с горя напиваться одному.
Пространство вновь напруживает
грудь,
Не ведая усталости и муки,
А Время – свой прокладывает
путь
Через судьбу, утраты и
разлуки,
Не слыша жалоб (с горечью во
рту)
На прейскуранта местного
изъяны,
Точнее – винных полок пустоту,
Хоть продавцы – стабильно
полупьяны.
Здесь дискотек изрядное число,
Есть кинозал с давно забитой
дверью...
Мечеть исламским ветром
занесло –
На смену побеждённому
безверью,
Где призывают свято чтить
Коран
И соблюдать законы шариата...
Пока ещё не полный Татарстан,
Но и не время Понтия Пилата.
Лягушек слышны песни по утрам,
А в три часа испанская сиеста
Крадётся к опустевшим берегам,
Освобождая Солнцу это место
И пробуждая в голове ...
сарказм,
По силе сопрягаемый с жарою, -
И ты в дверях речистый, как
Эразм,
Философов зовёшь к себе порою.
Во сне русалок видишь хоровод,
Забыв зачем ты, кто ты и –
откуда...
Секрет, что жив ещё, обычно
выдаёт
Ларёчнику несомая посуда.
Ты каждый день заносишь в
календарь,
Глотаешь валидол, шагая к
морю,
И жизнь свою приносишь на
алтарь
Не то, чтоб радости, но
всё-таки–не горю
|