|
Ма туе est morte.
Plourez, mes yeux*.
Старинный поэт XVI века,
чье имя я позабыл.
Шпилей безумных кружева
Вздымает город острокрыший;
Веселый гул летит все выше;
Уверенно гудят слова.
- К чему веселость мне такая,
Пыль площадная?
В полях покой и мир царят,
В деревьях щебет голосистый,
Равнину белит полдень чистый,
И золотит ее закат.
- Мне - эта прелесть и свобода
Чужды, природа!
Немыми знаками валов
И стоном вековой печали
Всех нас манят морские дали -
Мечтателей и моряков.
- Но что мне, что в твоем просторе,
Гулкое море?
- Ах, волны шумные морей,
Равнины в блеске бесконечном,
И города в кипенье вечном,
Созданье ада, не людей, -
Вам не поднять моей подружки
С ее подушки!
<Моя милая умерла.
Плачьте, мои глаза (старофр.).>
|
Vain
man, said she, that dost in vain assay
A
mortal thing so to immortalize!
Старинный
поэт XVI века,
чье имя ещё помнится.
Полей бесстрастных череду
Вмещает плоская равнина;
Печальна тишина в низинах;
Лишь ветра шорох, как в бреду.
- От этой грусти что мне толку,
Трава просёлков?
Кипят событья в городах,
Все улицы в клаксонной гамме,
Ночь крыши золотит огнями,
Рассвет в сиреневых тонах.
- Шумы, окраины, заборы
Близки мне, город!
То отзвуком былых громов,
То ветра свежего напором
Манят небесные просторы
И скептиков, и летунов.
- И мне туда, ещё я не был
В высоком небе!
- О, тучи тихие небес,
Уснувших городов таверны,
Поля в тумане предвечернем,
Вас создал ангел, а не бес, -
Но всё же, без моей подружки
Вы лишь ловушки!
|