|
Внутри горы
бездействует кумир
С улыбкою дитяти в черных сливах,
И с шеи каплет ожерелий жир,
Оберегая сна приливы и отливы.
Когда он мальчик был, и с ним играл павлин,
Его индийской радугой кормили,
Давали молока из розоватых глин
И не жалели кошенили.
И странно скрещенный, завязанный узлом
Стыда и нежности, бесчувствия и кости,
Он улыбается своим широким ртом
И начинает жить, когда приходят гости.
|
На склонах
горных буйствует изгой
С оскалом старика в зелёных грушах,
В ушах серёг клинки висят дугой,
Являясь в страшных снах всем неокрепшим душам.
Когда он станет дряхл, с ним будет жить сова,
Заменит пищу северное небо,
А вместо молока он будет пить слова,
Шмелей гуденье вместо хлеба.
Простой до ужаса, прямой, как ствол сосны,
Стыда не знающий и нежности в ладонях,
Он злобно щерит рот немалой ширины,
Готовясь смерть принять, один, без посторонних.
|