|
Куда как тетушка моя была богата.
Фарфора, серебра изрядная
палата,
Безделки разные и мебель а к а
ж у ,
Людовик, рококо - всего не
расскажу.
Среди других вещей стоял в
гостином зале
Бетховен гипсовый на бронзовом
рояле.
У тетушки он был в особенной
чести.
Однажды довелось мне в гости к
ней придти,
И гордая собой упрямая старуха
Перед Бетховеном проговорила
глухо:
- Вот, душечка, Марат, работы
Мирабо!
- да что вы, тетенька, не
может быть того!
Но старость черствая к
поправкам глуховата:
- Вот, - говорит, - портрет
известного Марата
Работы, ежели припомню,
Мирабо.
Читатель, согласись, не может
быть того!
|
Мой бедный дядюшка был самых честных правил.
Свою каморку тесно книгами
заставил,
Толстой, Каверин, юмористы
всех мастей,
Неруда, Стивен Кинг – любители
страстей.
В прихожей, на полу, к углу
довольно близко
Том Байрона лежал на языке
английском –
Знать, дядюшка его совсем не
уважал.
Однажды он меня на выход
провожал, –
Очки свои забыв на стареньком
серванте,
Пробормотал старик: - А это
мой Сервантес!
Ты помнишь ведь роман, ну,
этот, Дон Кихот!
- Да что вы, дядюшка, ведь том
совсем не тот!
Старик сказал мне мягко: - Слеповат
я что-то,
Но даже в темноте узнаю Дон
Кихота,
Сервантеса читал, хоть не
любил всегда.
- Ну ладно, дядюшка, раз вы
хотите – да!
|