|
Меняю славу на бесславье,
ну, а в президиуме стул
на место теплое в канаве,
где хорошенько бы заснул.
Уж я бы выложил всю душу,
всю мою смертную тоску
вам, лопухи, в седые уши,
пока бы ерзал на боку.
И я проснулся бы, небритый,
средь вас, букашки-мураши,
ах, до чего ж незнаменитый —
ну хоть «Цыганочку» пляши.
Вдали бы кто-то рвался к
власти,
держался кто-нибудь за власть,
и мне-то что до той напасти,—
мне из канавы не упасть.
И там в обнимку с псом
лишайным
в такой приятельской пыли
я все лежал бы и лежал бы
на высшем уровне — земли.
И рядом плыли бы негрешно
босые девичьи ступни,
возы роняли бы небрежно
травинки бледные свои.
...Швырнет курильщик со
скамейки
в канаву смятый коробок,
и мне углами губ с наклейки
печально улыбнется Блок
|
Ох, неизвестность бы на славу
я без раздумий променял,
быть на виду у всей державы, –
да я минуты бы не спал.
Я б исписал тома бумаги,
всех зажигал и заряжал,
народ забыл бы про овраги
и резво к счастью побежал.
Я засыпал бы, сняв манишку,
и думал, как я горд собой,
приходит слава к моим книжкам
–
ну тут хоть «Аллилуйя» пой.
Потом меня б избрали в Думу,
да, этот статус мне к лицу,
сидеть в ней важным и угрюмым
–
идёт Отечества отцу.
Там Жириновский и Нарышкин
Ко мне бы сразу подошли,
и я подписыал бы книжки
на высшем уровне земли.
Вокруг сидели бы рядами
в костюмах серых мужики,
звенели гордо орденами,
румяные, как пирожки.
... А позже спикерское кресло,
расправив плечи, я займу,
и улыбнусь открыто, честно
я президенту самому.
|